Архимандрит Иосиф (Волков): 25 лет наместничества

25 Августа 2025

Четверть века назад иеромонах Иосиф (Волков) был назначен наместником Артемиево-Веркольского монастыря.

Мы публикуем интервью, которое он дал журналистам газеты «Вера-Эском) Игорю Иванову и Михаилу Сизову в 2022 году, с небольшими изменениями и дополнениями.

ДО ПОСТРИГА

– Ваши родители были верующими?

– Неверующими, а отец даже некрещёным. Но все нравственные основы я получил именно от них. Школа повлияла минимально, главное – семья. Как воспитают, так всё и сложится потом. Учили не воровать, помогать ближним, беречь душу. Работали они инженерами в подмосковном Фрязино. Закрытый город, построенный после войны пленными немцами. Все предприятия работали на оборонку, наше не было исключением. Называлось НПО «Исток»; производило приборы для спутников, кораблей и так далее, что-то связанное с лазерами, магнетронами, СВЧ-техникой. Я тоже там трудился, но рабочим. После того как окончил институт по специальности радиоинженер, мог устроиться уже в новом качестве, но это совпало по времени с моим желанием пойти по церковному пути.

Крестился я в зрелом возрасте, уже после армии. Служил в Чехословакии, в роте связи танкового полка. Мог попасть совсем в другое место, так как меня поначалу записали в команду водителей, отправленную, как я потом узнал, в Афганистан. Чем бы это закончилось, не знаю, но водителей погибло очень много – наши колонны постоянно попадали в засады. Когда стоял на комиссии, я этого не знал, конечно, но уточнил, что я не шофёр, права любительские. Офицер внимательно посмотрел на меня и вычеркнул из списка. Бог знает, сколько таких развилок на нашем пути, некоторые из них ведут к гибели.

Родители мои были небогаты, инженеров в позднем СССР зарплатами не баловали, так что я никогда не был на море, да и вообще никуда толком не выезжал. А тут Чехословакия, горы Татры, совершенно другая жизнь. К счастью, наша часть располагалась в Словакии, местные жители относились к нам очень хорошо. Чехи, говорят, относились иначе: могли камнями забросать поезд с нашими военнослужащими, напасть на часового.

Как я пришёл к крещению? Через скорби, о которых не хочу говорить. Господь мне открылся, и я в конце восьмидесятых годов решил, что хочу стать православным – на этот счёт сомнений не было. Нельзя сказать, что в детстве я совсем не интересовался, есть ли Бог. «Ну вот, Солнечная система, Вселенная. А дальше что?» – спрашивал я у родителей. Бабушка говорила, что Бог есть. Отец недоумевал: «Где же Он, на облаке сидит? Ты веришь, что такое может быть? Люди на самолётах летают, Его не видят, в космосе тоже не нашли».

– Потом они изменили отношение?

– После моего воцерковления – да. Сначала мама воцерковилась, потом папа крестился. В середине девяностых с отцом случилась беда. Недалеко от заводской проходной его то ли сбила машина, то ли напали и избили – непонятно. Велосипед искорёжен, тяжелейшая травма головы. Врачи не верили, что он выживет, но отец выжил и рассказал, что видел и слышал, побывав на том свете. Ему там кто-то что-то показывал. Не знаю, как относиться к этим видениям, но то, что он поднялся на ноги, точно было чудом, и я верю, что в том числе и по нашим молитвам.

– Как вас звали до пострига?

– Дмитрий, а отца – Владислав.

ТРИ ИНЖЕНЕРА

– Почему вы избрали монашеский путь?

– Мне хотелось создать хорошую православную семью, я ничего не имел против такого поворота судьбы. Иногда думаю, каким бы я мог стать родителем. Мне кажется, неплохим. В то же время по мере воцерковления всё сильнее разгоралось желание стать монахом.

Архимандрит Наум (Байбародин), к которому я обращался за советами в Троице-Сергиевой лавре, отправил меня к известной тогда блаженной Наталье. Она жила в Рязанской области, потом приняла постриг с именем Феодосия. Она много лет пролежала, будучи парализованной, и Господь дал дар предвидения. Мы ехали к ней по раскисшей дороге, машину заносило, и когда встретились с матушкой, она говорит: «Ой, я за вас молилась. Как машину-то кидало, то влево, то вправо!» – словно всё это видела. Она предсказала, что мне придётся много поездить по миру. И верно, где только не бывал, будучи наместником: в Иерусалиме, Греции, на Афоне, в Канаде, Болгарии. А по моему делу сказала, что я сам могу решить, какой путь выбрать. Хочешь стать монахом – становись, хочешь жениться – это тоже спасительно.

Меня иногда спрашивают, почему я не женился. Когда мне было лет шесть или семь, мы с другом играли во дворе, где соорудили из коробок крохотные кельи. Помню детские ощущения, когда меня словно осенило и мы решили дать друг другу обещание никогда не жениться. Это было очень торжественно, словно мы кому-то обет дали. Уже будучи здесь наместником, я узнал, что друг тоже не нашёл спутницу жизни, хотя и не пошёл церковным путём. Когда встал выбор, что же мне делать, я об этом случае не очень помнил. Но всё так складывалось, что монашество оказалось предпочтительней.

Как-то один батюшка почти убедил меня, что семейная жизнь – это тоже хорошо. Он, кстати, сам был иеромонахом – духовным чадом старца Кирилла (Павлова). Ну как убедил? – я и сам был не против. «Ну да, – говорю, – наверное, может быть». «Есть у меня девушка одна в приходе, – говорит, – которая может стать хорошей женой». Показал мне на неё: «Вон она стоит». Я растерялся. Словно что-то подсказывало: не надо тебе этого. Но раз священник говорит, значит, всё-таки надо. Тем более что и сам я девушками интересовался, как все нормальные молодые люди, и человек я семейного склада. Велел мне батюшка на воскресную службу прийти, после которой обещал нас с этой девушкой познакомить. Прихожу в этот старинный храм. Священник выходит из алтаря, движется ко мне, а я молюсь: «Господи, да будет Твоя святая воля. Господи, да будет…» Батюшка проходит мимо, едва не касаясь, но словно не замечая. Ещё раз проходит и ещё. Мне было очень неудобно о себе напоминать – видно, передумал или девушка не захотела со мной встречаться. Когда в следующий раз оказываюсь в храме на исповеди, батюшка спрашивает: «Слушай, ну как так можно? Я же обещал тебя познакомить, девушка ждала, расплакалась из-за того, что ты не пришёл. Что же ты?!» «Как не пришёл? – недоумеваю. – Стоял ждал, вы мимо меня несколько раз прошли и ничего не сказали». – «Да? Не увидел тебя». Не было воли Божией, и всё тут.

Поехал к отцу Науму, и он благословил меня уволиться с работы и ехать во Флорищи, это под Владимиром, в Свято-Введенский храм, где я прошёл своего рода школу молодого бойца, будущего инока. Был я там не один, вместе с другими мирянами, нам преподавали основы православия, катехизис, литургику. Одним из послушаний было – топить печку. Служба начиналась в три часа ночи, к этому времени должно было быть тепло. И однажды, пока я этим занимался, вдруг сошла на меня такая благодать! Чем я это заслужил? – понять не могу. Не молился, поклоны не клал – печку топил. И лишь позже узнал, что в этот день венчались мои родители – 23 февраля. Почему запомнил? – это была ещё и дата их свадьбы. Вот как важно это Таинство.

Пробыл я во Флорищах месяца три, после чего батюшка Наум благословил отправиться на Архангельскую землю. Поехали вдвоём с будущим отцом Варнавой (Лосевым). Сначала отправились в село Павловск на Виляди, где восстанавливали храм в честь Преображения Господня. С нами был еще и будущий иеромонах Христофор (Цупкин). Готовили его к первой Божественной литургии – тогда там даже пола не было.

С отцом Христофором, кстати, мы когда-то работали на одном заводе и в одном отделе. Я знал, что он верующий, а когда встретились в храме, подружились. С тем давним временем связано одно событие. Поехали мы с отцом Христофором, тогда ещё мирянином, в паломничество, в Рязань. Жили у его знакомого священника, у которого на столе стояла иконка Спасителя со склонённой главой. Как-то раз молились перед ней и увидели, как из глаза Христа выступает слеза. Это предшествовало внутренней брани, избирать монашество или нет. Вспоминаю прочитанное о священномученике епископе Серафиме (Звездинском). Он, если правильно помню, перед постригом поехал к своему духовнику в Зосимову пустынь, и только ногу заносит, чтобы сесть в поезд, как видит девушку, в которую был влюблён, и она его любила, но они расстались. И он пережил одну из самых больших внутренних браней в своей жизни, оказавшись перед выбором: то ли пойти поприветствовать её – и чем это закончится, неизвестно, то ли всё-таки добраться до старца и взять благословение на монашество. Но он всё-таки садится в вагон, после чего буря стихает.

В апреле 1997-го года нас с будущим отцом Варнавой повезли сначала к владыке Тихону в Архангельск, где он нас благословил на монашескую жизнь, а потом – в Антониево-Сийский монастырь. Когда отправились в путь, было тепло, под ногами – каша из снега, а в Сие мороз ударил, тридцать градусов. Впервые в жизни увидел северное сияние, было необычайно красиво, и я воспринял это как знак. В обители встретили и отца Христофора, который тоже готовился к постригу. Той же ночью нас постригли – настоятель обители игумен Трифон (Плотников) и клирик Московской епархии игумен Гурий (Федоров), ныне епископ Арсеньевский и Дальнегорский.

Ещё за полгода до Флорищ я отправился в Лавру к отцу Науму. Он принимал под алтарём храма Преподобного Сергия, где была такая холодная келья, что у людей зимой шёл пар изо рта. Батюшка, улыбаясь, протянул мне три монашеских парамана и три креста. Прозрел, что нас будут постригать втроём и его подарки пригодятся.

Отец Трифон интересно давал нам имена. Отец Варнава, получивший имя святого Варнавы Гефсиманского, не знал, кто это такой, зато хорошо пел, человек был музыкальный. Я же и читал о преподобном Варнаве, и был в лавре на его прославлении, но меня – человека, лишённого слуха, – назвали в честь Иосифа Песнопевца. Я после этого слышать стал, понимать, кто фальшивит, а кто нет, то есть какой-никакой слух появился.

– Отец Христофор тоже был инженером?

– Да, он работал в нашем отделе инженером. А мы с отцом Варнавой получили дипломы инженеров в своих институтах. Кстати, ещё один сотрудник нашего завода, ныне отец Симеон, служит сейчас на подворье в Карпогорах. Долго я его звал, пока они с матушкой наконец решили к нам перебраться.

После пострига мы с отцом Варнавой временно остались в Сийском монастыре. Нас сразу хотели в Веркольский отправить, но он в то время лишился наместника, так что учить нас монашеской жизни семь месяцев пришлось отцу Трифону.

– Как родители отнеслись к вашему постригу?

– Благословили, хотя с трудом, со слезами.

«В ТАЙГЕ ЖИВЁМ»

– Когда вы приехали в Веркольский монастырь?

– Когда там появился новый наместник – иеромонах Варнава (Пермяков). Он приехал в Сийский монастырь и забрал нас с отцом Варнавой в январе 1998-го, в канун Крещения. А в 2000 году владыка вызвал меня, молодого иеромонаха, который и в Церкви-то недавно, сказал, что буду исполняющим обязанности наместника.

После того как нас с отцом Варнавой рукоположили в иеромонахи, служить стали каждый день. Служба начиналась в три часа ночи. Людей тогда было совсем мало: кроме нас, из постоянных насельников – монах Рафаил (Бурмистров), приехавший из Ярославля, и архангелогородец Венедикт (Меньшиков), в то время инок. С прихожанами – ещё хуже. В тех городских храмах, где я бывал, люди часто руку поднять не могли перекреститься, так было тесно. Здесь же порой никто не приходил на службу. Веркола – родина писателя Фёдора Абрамова, деревня не многолюдная, к тому же на противоположном берегу Пинеги. Когда река начинает замерзать, идёт шуга. Весной, когда река начинает киснуть одну неделю, вторую, третью, а потом ледоход, и вовсе не добраться.

Условия были жесточайшие. Не хватало еды, даже рыбу мы могли себе позволить в обычные, непостные дни лишь по воскресеньям. Щитовидка после этого не сразу, но, слава Богу, наладилась. Зимой вокруг волки бегают – в тайге живём. Во время службы руки греть приходилось у лампы, которая светила на клиросе. Но благодать Божия помогала нам всё это переносить. Так было долгое время, пока не нашлись благодетели.

В Суре была создана женская монашеская община, которую мы с отцом Варнавой окормляли по очереди, и в Карпогорах был оборудован небольшой храм, где мы служили достаточно часто. Статус у монастыря миссионерский, и, когда начали ездить по окрестностям, дети за руку маму дёргали: «Мама, мама, смотри, а почему дяди в юбочках ходят?» Постепенно, однако, слава Богу, всё начало налаживаться. Пошёл народ креститься нарастающим потоком. Отец Наум благословил крестить полным погружением. Летом – в реке, но оно у нас короткое, так что остальное время – в купели, которую нам сделали.

БРАТИЯ

– Самое плохое – не было преемственности, – вспоминает отец Иосиф. – Отец Венедикт – в прошлом автослесарь из Архангельска, мы с отцом Варнавой тоже технари, с небольшим опытом церковной жизни. Поэтому до многого приходилось доходить самим, с Божьей помощью. К счастью, отношения с самого начала были хорошими. И сейчас такие же. У нас больше пятнадцать человек братии, а также трудники. Атмосфера хорошая. Много было трудников с интересными судьбами: хирурги, военные…

Из монашествующих – отец Антоний (Шубин), поступивший в обитель немногим позже меня, в конце девяностых. Он намного старше меня, служил в армии замполитом, работал журналистом в военной газете. Потом алтарничал здесь, и мы просто любовались его армейской выправкой. Ни одного лишнего движения, как повернуться, как свечку поставить – всё идеально. Сейчас он у нас кем-то вроде заведующего канцелярией. Они с отцом Наумом земляки, родом из одной деревни в Сибири – Малоирменки. Прежде она называлась Шубинка, поэтому случается иногда путаница, откуда же отец Наум, но это разные наименования одного места.

Иеродиакон Лазарь (Ташходжаев) – из Таджикистана. Он из учёных, занимался охраной природы. Тоже батюшка Наум к нам благословил в конце девяностых, как и иеродиакона Матфея (Баркова), педагога из Рыбинска, который подвизался в сибирских монастырях, потом к нам приехал.

Игумен Митрофан (Охалов) в середине девяностых был в нашем монастыре послушником. Долгое время служил на Брянщине, потом приехал к нам в отпуск – и так ему у нас понравилось, что остался, испросив благословения у своего и нашего архиереев.

Некоторые из монашествующих и многие трудники в прошлом – сидельцы. Отпечаток прежней жизни сохраняется, но они молодцы – нашли силы справиться с собой. Я не о склонности к преступной жизни, это само собой разумеется. Но знаете, какие там традиции, в этой среде? Пол помыть, туалет почистить – это не по чину, уронить себя. Представьте, на зоне бы заставить их это сделать! А тут люди имеют по несколько сроков, у них статус, были авторитетами в своей среде. Но в монастыре от всего этого нужно отказаться, смиренно служить Богу, исполнять послушания. И они смогли. Готовы выполнить любую грязную работу.

МОНАСТЫРСКИЕ ПОСЛУШАНИЯ.

– Что у вас ещё есть, кроме огородов?

– Уже несколько лошадок сменили – стареют. Иногда по две было. Сейчас у нас лошадка мезенской породы, очень ласковая. Мезенские для Севера очень хороши. Они зимой копытом разгребают снег и могут питаться травой, оставшейся с осени, а вместо воды, когда надо, есть снег. Очень выносливая лошадка. Выручает нас часто. Вообще-то он мерин, Иртышом зовут.

Ещё у нас хороший коровник, есть молочная кухня, где мы делаем самые разные сыры: и твёрдые, и мягкие.

– Куда продаёте сыры?

– Мы не продаём. Нужно обеспечить братию, паломников, а излишков у нас нет. Не хватает людей, чтобы много коров держать, так что дойных всего пять. На столах молоко, творог, масло. Сыры выстаиваются в камере, а как готово – выставляются на стол.

Нашу жизнь трудно описывать, живём и живём. Поначалу приходилось очень тяжело, потому что не было ни опыта, ни человека, который мог бы его нам передать. Особых трудностей с людьми нет. Многие приезжают потрудиться во славу Божию. У нас такая атмосфера, мы сильно людей не напрягаем. Нет такого, чтобы «налево!», «направо!», «ах, не хочешь приказов исполнять – иди отсюда!». У нас не так. Создаём условия, чтобы человек мог молиться и благочестиво жить. Остальное не так важно. Если человек не скрывает своих проблем, у него есть надежда исправиться. Самые скорбные моменты – это когда обманываешься в человеке, которому доверял. Наверное, каждому через это нужно пройти. Самые радостные – когда приходит от Бога утешение, благодать.

«ИНЫХ УЖ НЕТ, А ТЕ ДАЛЕЧЕ»

– Отче, вы рассказали о братии, которая и сейчас с вами. Можно ещё и о тех, кто прошёл через вашу обитель в прошлые годы, а ныне почил или отправился на новые места служения?

– У нас многие приехали по благословению отца Наума, и монахи, и трудники. Так было и с иеромонахом Артемием (Котовым). В миру его звали Виталием. Окончил лётное училище в Харькове, а когда началась перестройка, ушёл из армии, жил в Серафимо-Феогностовом скиту, что в горах Казахстана. Потом отец Наум направил его сюда. Постригли его на празднование Артемия Веркольского, в тот день он и стал Артемием, а вскоре был рукоположён в иеродиаконы.

Центр Пинежского округа – Карпогоры. Там была лишь маленькая церковь. Наш монастырь решил в этом селе всё-таки более основательно обустроить подворье. Кому этим заниматься? Благословили отца Артемия. Он построил замечательную церковь во имя Первоверховных апостолов Петра и Павла, каменное двухэтажное здание подворья, создал хороший, дружный приход. Такие были у него организаторские способности. Почил он из-за аневризмы в сорок семь лет.

Сейчас таких людей мало, это беда не только нашей обители, где молодых немного, но и других монастырей. А сколько в женские обители шло! Не всех брали: эту не возьму потому-то, ту – слишком старая, а сейчас на любую согласны. Не хватает людей, другое поколение, поэтому чаще всего идут побитые жизнью, кому особо некуда деваться. И за них слава Богу, но тех сил и умений, чтобы на пустом месте возводить подворья, поднимать из руин монастыри, у них, конечно, нет.

Епископ Октябрьский Феодосий (Нестеров), я его постригал в монашество. Он тоже духовное чадо батюшки Наума. Бауманский институт окончил, тоже инженер, специалист в области машиностроения. Думал, что отец Феодосий будет мне помощником, правой рукой. В Архангельске мы строили подворье, пришлось отправить туда, буквально от сердца оторвать. Подворье построил, приход хороший создал, стал благочинным Архангельска, потом назначили наместником Антониево-Сийского монастыря. Сейчас он епископ Октябрьский Салехардской епархии.

Иеромонах Варнава (Лосев). Я уже говорил о нем выше. Добавлю, что в Веркольском монастыре он тяжело заболел, и отец Наум благословил его переехать в Троице-Сергееву лавру. Он на протяжении многих лет трудится в Московской духовной академии, исполняя послушания благочинного Покровского храма, старшего преподавателя кафедры церковно-практических дисциплин и заместителя руководителя отдела информационно-компьютерных технологий.

Иеромонах Прохор (Кузнецов). В Сийской обители, когда мы познакомились, он был послушником. Потом постригли, рукоположили, и владыка Тихон отправил его к нам. Был у нас несколько лет, а потом отпросился в Петербург на Валаамское подворье. Человек больших дарований. Слух – идеальный, благодаря чему легко изучил английский, греческий языки. Однажды преподаватель попросила его воспроизвести какой-то текст, и он произнёс его на йоркширском диалекте. Но главное не это, а то, что отец Прохор – один из лучших знатоков знаменного пения в России, а может, и не только в России. Голос, конечно, замечательный. Несколько лет жил на Афоне, его направил туда Валаамский монастырь по обмену опытом, потом ещё раз попросился, а в третий раз, получив отпускную грамоту, жил поначалу на Святой Горе на птичьих правах, но в конце концов был принят в братию Ватопедского монастыря, хотя греки принимают русских неохотно. Занимается переводом с греческого на русский.

Несколько лет назад почил отец Серафим (Варакин), тихо ушёл – заснул и не проснулся. У него было медицинское образование, учился в Архангельске. У нас и на клиросе читал, и просфорником был хорошим, но главное – занимался огородом, прекрасным огородником был.

ДУХОВНИК

– Отцу Науму, Царствие ему Небесное, пришлось пережить скорби, так как поступали жалобы от недовольных, – рассказывает архимандрит Иосиф о духовнике. – Старец не может быть угоден всем, угождает он Богу и говорит от Него. Батюшка устроил десятки монастырей – вымолил их. Десятки митрополитов, епископов, игуменов и игумений наставил на путь – это его ученики.

Мы знали, что нечего даже пытаться что-то утаить от отца Наума, шутили перед тем, как к нему отправиться: «Пойдём к батюшке на рентген». Мы каждый день совершаем обход монастыря с иконой Божией Матери, с молитвой. Как-то раз подумал, пока стоял в очереди на приём к старцу: «А почему бы на лошадках этого не делать?» Батюшка и говорит мне при встрече: «А вы знаете, вокруг одного монастыря крестный ход на лошади совершают!» Пошутил, конечно, после чего я про конные крестные ходы больше не помышлял.

Нынешнему настоятелю Пантелеимонова монастыря на Афоне, отцу Евлогию (Иванову), отец Наум предсказал игуменство, когда и предположить такое было совершенно немыслимо. Это было в конце восьмидесятых, когда на Святую Гору была отправлена группа наших монахов, в том числе иеродиакон Евлогий. Братии в Пантелеимоновом монастыре тогда оставалось совсем уж мало, нужно было её укрепить. Отец Евлогий много лет нёс послушание огородника и садовника, но в нулевые годы возникли трудности, как мне рассказывали, хотели даже исключить его из монашеской братии. Настоятелю схиархимандриту Иеремии, почившему недавно в возрасте ста одного года, не хватало сил, многое делалось за его спиной, но тут он возмутился, стукнул кулаком по столу: «Евлогия не трогайте!» Гонимого отправили в Константинополь на подворье, лишь бы куда подальше, но, когда начались выборы нового игумена, большая часть братии проголосовала за него. Он пытался отказаться, но – воля Божия, никуда не денешься! За тридцать с лишним лет до этого отец Наум всё провидел.

Однажды приехала к нему женщина из Молдавии, не знавшая русского языка. Понимать понимала, но предложения составлять не могла. А тут вдруг на чистом русском исповедовалась, не понимая, как ей это удалось. Подобных случаев в жизни отца Наума было великое множество.

В КРАЮ СЕВЕРНОГО СИЯНИЯ

– Отче, северные сияния у вас часто бывают?

– Бывают, но, знаете, не так часто. В какие-то годы не по одному разу, а сейчас лишь изредка, хотя ночью-то спишь, можешь пропустить. Говорят, что они и летом бывают, но из-за белых ночей мы их просто не видим. Красиво.

– Вы себя Севером не считаете? – улыбаюсь. – Какие у вас были самые сильные морозы?

– Несколько лет назад было минус 55, а самый сильный, что помню, – минус 57. Это было как раз в ту зиму, когда я поступил в Веркольский монастырь. Меня тогда отправили служить в Суру, где алтарником служил Владимир Стрельников, приехавший с семьёй из Алма-Аты. Сейчас он настоятель в селе Лешуконском, а тогда ещё только готовился к священству. Жили мы с ним в одной комнатке, а холодно было неимоверно. С одной стороны печка пышет жаром, так что пригораешь, как на вертеле, а с другой стороны мёрзнешь. И всю ночь крутишься туда-сюда. Как-то раз проснулись, а на столе кропило в ковше замёрзло – кусок льда. Спали в одежде и валенках, но и это не спасало, Владимир палец отморозил, не спасло и то, что сибиряк. Он мощный такой, да и матушка под стать. А старшая дочка, Варвара, если память не изменяет, в 12-13 лет один мешок под одну руку, другой под другую – а в каждом по пятьдесят килограммов – и несёт куда-то. Такая силища у всех Стрельниковых.

– Как добираются люди в ваш монастырь?

– Едут на поезде из Архангельска до Карпогор, дальше на машине, потом через реку. У нас есть моторная лодка, на которой мы возим людей. Но можно доехать из Архангельска до Верколы на маршрутках.  

На праздник святого отрока Артемия приезжает по триста, четыреста человек, однажды семьсот человек было.

– Что построено за тридцать с лишним лет?

– Первые годы нам было не до этого, жили в большой бедности, молились, каждый день совершали, и до сих пор совершаем полный круг богослужений. Ккрестили, учили детей в воскресной школе в деревне Верколе, окормляли Карпогоры, Суру и другие деревни и села. Всё это сейчас приносит плоды, район начинает возрождаться, сюда возвращается жизнь. У некоторых людей появилось понимание, что они живут временно, что надо познать Творца, принести покаяние, стать лучше и оставить после себя что-то хорошее. Строятся новые и возрождаются старые храмы. У монастыря появились помощники, благодаря которым восстановили трапезный корпус с Казанским храмом. Во всех корпусах установлено больше пятидесяти очень хороших печек. Устьянский лесопромышленный комплекс подарил котельную, и теперь в четыре здания проведено паровое отопление.

Мирно живём, тихо и хорошо, не досаждая друг другу. Вся наша братия – хорошие люди. Господь с нами. Прекрасная северная природа вокруг. Слава Богу за всё.

Игорь Иванов, Михаил Сизов.