24 Июня 2019

ИНТЕРВЬЮ газете Пинежье ко Дню писателя – 3 марта 2019 года (полный вариант)

Анна Мулиин — одна из известных на Пинежье писателей.

Родилась она в Карпогорах, но трёхдневной девочку увезли на Марко́во (Сура), где она провела всё своё беззаботное детство. Мать родом с Марково, отец — из Шардонеми. Несмотря на то, что жила и училась Анна в Карпогорах, в душе она навсегда осталась марковянкой...

Анна Мулиин

Где вы учились?

Окончила московский институт пищевой промышленности и там же аспирантуру. Специальность – инженер хлебопекарного, кондитерского и макаронного производств.

После школы вы пошли учиться/работать? Куда? С чем связан такой выбор, что на него повлияло?

Помню, что выбирала такую профессию, чтобы работа была в любой деревне, но волей случая пошла совсем другим путём. А когда получила диплом, то обнаружила, что обе профессии в дипломе указаны через запятую – так я поймала сразу двух зайцев.

В детстве родители не баловали конфетами, а тем более деньгами, поэтому приходилось выкручиваться. Мы жили рядом с общественной баней, возле которой всегда было много пустых бутылок из-под лимонада. Мне было 8–10 лет, когда я сообразила собирать стеклотару возле бани и сдавать её, а на выручку покупать конфеты. В магазине они обычно лежали уже готовые – взвешены и упакованы в скрученных бумажных кулёчках, где было 7 конфет. Но однажды кулёчков не оказалось, и я попросила продавца взвесить 100 г. Она бросила на весы 7 штук, сосредоточенно посмотрела на качающуюся стрелку и …беспощадно отрезала половину от седьмой конфеты. Меня возмутила эдакая наглость взрослых, которые на глазах ребёнка могут позволить себе так дерзко обращаться с детской радостью – конфетами. Тогда я сказала  себе: вот когда я вырасту, то пойду работать на кондитерскую фабрику и узнаю, почему взрослые обманывают детей. Но съев конфеты, я тут же напрочь забыла обо всём. Вспомнила случайно лет через 10, когда уже три года работала на кондитерке и готовилась к экзамену на повышение квалификации. Экзамен не предвещал быть строгим, поэтому на лекции каждый занимался тем, чем исхитрится: кто-то ногти красил, кто-то в карты играл, а преподаватель так и вовсе разговаривал сам с собой. Казалось, что никто его не слушал, как вдруг среди этого бардака молнией раздался вопрос: «А кто знает, сколько в килограмме конфет?». Девчонки наперебой стали тянуть руки и выкрикивать с места: «100!», «200!» – всем очень хотелось, чтобы в килограмме было как можно больше конфет. Все ожили – радость и веселье мгновенно воцарились в классе. Именно в том момент я вспомнила, что в 100 г – 7 штук, а потому сказала: «70!». В ответ услышала: «Вот вы почти правы – в килограмме 65 штук».

К тому времени я уже слышала выражение, что «каждый волос на голове подсчитан», а потому меня охватило недоумение – кто же всё это посчитал – и полконфеты, и каждый волосок? И кому вообще нужна вся эта дотошная бухгалтерия? Желание разузнать ответы затянуло меня в институт и на той же волне в аспирантуру. Но и этого мне показалось мало – слишком уж сильно я возгорелась желанием познавать, а потому покусилась даже на познание непознаваемого, т.е. Бога. А эта тема оказалась настолько бездонно-увлекательной, что чем глубже копаешь, тем слаще на душе.

Долго ли вы учились? Может быть, есть какие-то интересные воспоминания, связанные с этим этапом жизни? 

Из учебы в институте запомнилось то, что мне часто говорили, что красиво пишу. Но я никогда ничего не писала, а потому не понимала, зачем люди льстят мне? и что им от меня надо?, ведь у меня почерк отвратительный. Однажды моя сокурсница сильно возмущалась, мол, опять надо писать реферат. А мне даже в голову не могло прийти, что письмо на родном языке может вызывать у людей какие-то трудности, и я сказала: «тебя же просят написать по-русски, не по-китайски. Ты буквы знаешь, а иероглифы преподаватель не знает. В чём проблема-то?» А она: «раз тебе легко писать, вот и напиши за меня». Написала я 2 реферата, но защищать-то их нам предстояло одному профессору. Она пошла первая «сдавать» и вышла из кабинета остолбеневшая, следом за ней вылетел возбуждённый профессор, который держал в руках написанный мною «её» реферат, тыкал им прямо мне в лицо и пихал в руки с восхищением: «Вы только посмотрите на это! Вот как надо писать! Вот так вот надо писать!» Он же не знал, что это моих рук дело. Подобное произошло и на защите диссертации, когда оба оппонента, которые призваны критиковать мою работу, вдруг заявили: первый: «Ничего не понимаю! Диссертация техническая, а написана красивым литературным языком»; а второй: «вашу диссертацию надо держать на столе как энциклопедию».

После учёбы я уехала жить в Швецию и стала изучать шведский язык. Преподаватель попросил всех прочитать шведскую книгу и написать сочинение. Тут я вспомнила про их викингов, о которых сложился стереотип отважных героев. Но когда я прочитала в шведской книге о родных им героях, то мой стереотип с грохотом треснул по швам, а в сочинении я так и написала: «да какие же это герои!? Это же грабители, насильники и убийцы, которые под маской торгашей плавали по всему миру и разбойничали. Если следовать шведской логике, то наши потомки лет через пятьсот будут гордиться маньяками и наркоманами». Сдала я это сочинение на проверку, а сама мысленно уже паковала чемоданы домой, потому что была уверена, что Швеция мне этого может и не простить. Да и сама я уже не хотела жить на земле таких героев. Поскольку я слабо ещё знала их язык, уверена, что в тексте было множество ошибок, но учитель сказал: «вы так красиво пишите – вам надо идти на курсы писательского мастерства». Но я его не услышала, и потому пошла на совсем другие  курсы – по турбизнесу, потому что мне нестерпимо хотелось  на Марко́во, ну, хотя бы на побывку. Тогда-то и пришла идея возить шведов на Пинежье с тем, чтобы показать им, что рай вовсе не у них там, а здесь, у нас – в русской глубинке. На тех курсах нам тоже дали задание написать сочинение, оценкой которого стали слова: «вы так красиво пишите, вам надо идти на курсы писательского мастерства». На этот раз я услышала те же самые слова, но от совершенно другого человека и реально призадумалась – я же уже знала, что на родном языке редко кто может писать, а тем более красиво. А тут на чужом, нелюбимом языке, да ещё с ошибками и – красиво?! Мне непонятно было, почему шведские филологи отказывались замечать мои ошибки! Что происходит!? – я ничегошеньки не понимала. Видимо, тогда ещё не пришёл мой час – писать я начала лишь через 10 лет.

Кем стали работать после окончания учёбы? Меняли ли профессии? Расскажите о своём профессиональном пути? Кем работаете сейчас? 

Много лет я работала на ярославской кондитерской фабрике. Фабрики уже давно нет, а я с любовью вспоминаю те подсластившие молодость годы. В Москве во время учебы в аспирантуре я преподавала в институте разные предметы, связанные с хлебом, конфетами и пищевой ценностью продуктов. В Швеции я  устроилась в турфирму, потому что меня жутко мучила ностальгия и я хотела домой. Чтобы ездить на родину, я специально разработала маршрут по Пинежью с заездом на Марко́во, чтобы хоть бегом, но всё же переступить порог дома. И так я несколько лет привозила шведов в Суру на вертолёте, откуда мы за неделю спускались вниз по реке Пинеге до Голубино. Мы останавливались в деревнях у тех, кто насмеливался пустить иностранцев в дом, потому что гостиниц не было, да и переезжали мы на том, что Бог пошлёт. Насытившиеся цивилизацией шведы пищали от восторга и никто не возмущался, что туалеты на улице – для них это была экзотика, а для меня бездонная радость потому, что я видела, как иностранцы влюблялись в мою родину – я чувствовала себя волшебницей.

Ностальгия всё же загрызла меня, и я насовсем вернулась в Россию. Но найти работу по душе уже не смогла: работать абы где ради зарабатывания денег мне скучно, а профессии «писатель» и вовсе не существует, стало быть, устроиться на любимую работу мне вообще не грозит. Остаётся смириться с тем, что в остатке – прозябать в качестве безработной.

Дом Анны в д. Марково

 Когда вы увлеклись писательством? С чем это связано? 

В 2006 году в России не было зимы и моя знакомая в Питере, где я тогда жила, хвасталась, что в декабре ходила за грибами. Из-за отсутствия снега пустовал горнолыжный курорт, где я работала менеджером по продажам снежных пушек. Их никто не покупал, потому что для производства снега надо хотя бы -20С, но даже их не было. Начальство тогда сильно окрысилось на меня, но ведь я же не Иисус Христос и не могу приказать зиме вернуться на рабочее место. Нонсенс! Россия осталась на Новый Год совсем без снега и, откровенно говоря, горько рыдала – все горнолыжные курорты несли огромные потери. Тогда мне пришла идея написать статью о том, зачем плакать-то? Можно же делать искусственный снег! Он тогда малоизвестен ещё был. Всего за три дня я подробно с картинками описала что да как надо делать. Статья сработала как свежий глоток воздуха, а мне на радости заплатили столько, что я уже не хотела сидеть в офисе и ловить косые взгляды начальства. Поэтому я уволилась и стала фрилансером до тех пор, пока не перестроилась на писательство.

Расскажите о начале и развитии своего творческого пути, своих достижениях.

Писать я никогда даже не помышляла, а в писателях ничего, кроме занудства не видела. Огромную лепту в это внёс Л.Н.Толстой – когда в школе заставляли читать «Войну и мир», то я возмущалась: «не лень же было человеку написать 4 тома, а теперь вот детям мучайся – читай его». Да и остальные книги я любила какой-то странною любовью – ходила в библиотеку, выбирала самые драные книги, приносила домой, подклеивала их и возвращала. В моём детском восприятии такая книга считалась прочитанной.

Но однажды всё же настал день, когда я ощутила себя опустошённой. Задолго до сего дня меня уже ничего не цепляло, казалось всё скучным и не интересным – я не могла найти себя. Тогда я открыто заявила Богу: «Ты либо скажи мне, зачем послал на Землю, либо забирай. Мне здесь  делать совершенно нечего». И в тот же миг я почувствовала спускающееся прозрачное облако – нет, конечно же, никакого облака не было, просто было его ощущение. Когда оно дошло до уровня ушей, я услышала: «пиши», но голоса тоже не было – было только его ощущение. Во мне сразу же проснулся вулкан, извергающий массу горящих вопросов: чего писать?, кому писать?, зачем писать? о чём писать?  И только через полгода родился первый рассказ «Бог здесь больше не живёт». Причем писала я вовсе не рассказ, а вспоминала хронологически с утра до вечера тот ужасный день в моей жизни, когда меня могло бы не стать – есть такой психологический приём – написать всё, что болит, на бумаге и выбросить, тогда боль уйдёт. Что пишу, я не видела, потому что от свинцовых воспоминаний слёзы лились крокодильи. Потом успокоилась и через пару часов прочла написанное – мои глаза выскочили из орбит – это был красивый художественный рассказ. Тогда меня поразило то, что трагедия, оказывается, может быть красивой, да ещё какая трагедия? – собственная! Выбросить такое руки не поднялись, и я отправила рассказ в газету, где его опубликовали, да ещё и гонорар прислали.

В тот момент я жила в Питере, но Марко́во уже давно и сильно манило меня. Тогда я решила, что буду делать как Федор Абрамов: жить в Питере, летом ездить в деревню за сюжетами, а зимой художественно обрабатывать их. Но приехав на лето в деревню, я не знала с чего начать?, где искать сюжеты? – оказалось, что на дороге-то они не валяются да и спросить не у кого. Так всё лето я провела впустую и сделала вывод, что нет, никакой писатель из меня не выйдет – всё это блеф и пустые мечты. Тогда я снова обратилась к Богу: «Ну, что? Посмеялся на до мной? Показал, что могу писать и тут же отнял дар». А дня через три мама вернулась из Суры домой разъярённая – что-то там с ней случилось, и она никак не могла успокоиться. В тот момент я сообразила, что искать надо вовсе не сюжеты, а эмоции, т.е. как человек реагирует на событие: у нас ведь с мамой получилось так, что место «трагедии» одно, а реакция разная: я никому ничего не сказала, а она наоборот – жалилась каждой берёзе. В общем, я попросила её повторить ещё раз то, что случилось, а сама стала внимательно наблюдать за ней, как бы глазами всё в память фотографировать: движения её рук, взгляд, интонацию, одежду. В результате родился рассказ «Плутовка», который я отправила в ту же газету и снова получила гонорар, а ещё через неделю из редакции пришло благодарственное письмо: «Анна, ваши рассказы стали настоящей отдушиной для наших читателей. Мы хотим, чтобы вы возглавили рубрику «Житейские истории». «Ух-ты», — подумала я: «вот оно – счастье-то привалило, а я и писать-то не умею».

Махонька

Это письмо сподвигло меня стать охотником за чужими приключениями, и меня понесло  …в Суру. Один человек попросил заступиться за его отца и родилась статья «Разыскивается государственная совесть», которую я отправила на конкурс – жюри разглядело в ней «мастерство публициста». Другой человек слёзно попросил меня вмешаться в бурю районных событий и уже утром, читая фельетон «Землетрясение по-депутатски» от души смеялся над тем, над чем вчера плакал. В общем, всякое бывает и у каждого произведения своя судьба. Скажем, рассказ «Песнь Слову» с первой же попытки вырвался на международную орбиту, выиграв солидный конкурс «ЭТНОПЕРО». А я подумала: «как корабль назовёшь, туда он и полетит», ведь Слово – это имя Бога и песнь, посвященная Ему должна звучать на всю вселенную – это благодарность Ему за Его чудесное творение – нашу пинежаночку Махо́ньку.

Как быстро вы развивали в себе этот талант? Сложно ли это было? В чём состояли главные сложности?

У меня опубликовано 2 книги с перерывом в 10 лет: в 2008 г. «Жизнь и приключения сородичей Иоанна Кронштадтского» и в 2018 г. «Песнь Слову». Первая – это проба пера. На ней я училась писать: собирать материал, наблюдать, моделировать ситуацию, лепить героя из  разных запчастей. Книга «собралась» за год.

Но после написания нескольких рассказов я очень сильно испугалась незваному гостю – способности писать, потому что услышала фразу философа Кьеркегора «дьявол в краске», согласно которой белый лист бумаги чист, как Бог. А то, что на нём впоследствии появляется, заставляет задаваться вопросом, а от кого пришло это послание – от Бога или от дьявола? Чернила-то ведь ни что иное, как краска. А потому всё, что выходит из-под пера – изначально сомнительно и обязательно должно проходить через строжайшее сито совести. Но о какой совести можно говорить, если человек не ходит в церковь? Ведь в то время я была ещё очень далека от церкви и полагала, как и все, мол, главное, что верю в Бога и дородно давай! А церковь пусть постоит в сторонке. Такой человек даже не предполагает, что совесть в нём спит крепчайшим сном. Словом, я тогда со страху не то, что пошла, а стремглав понеслась в Веркольский монастырь и допросила самого игумена о моих опасениях, мол, «скажите, кто в меня вселился?, что со мной происходит?, как мне дальше жить с этим?». Он прочитал рассказы, сказал, что всё нормально и благословил писать дальше. С тех пор я взяла за правило пропускать все тексты через сито священников, потому что своё считаю ненадёжным.

Однажды один монах, прочитав рассказ «Душа наизнанку», пристыдил меня, сказав: «Анна, за тобой народ пойдёт, а ты даже в Церковь не ходишь». Тогда мало по малу и не понимая зачем, но я стала паломничать и силой заставлять себя ходить на службу хотя бы по воскресеньям. А потом как то незаметно для себя быстро увлеклась церковной службой так, что вообще ушла в монастырь. Но там мне сразу запретили писать, а ведь к тому времени писательство во мне уже развилось в потребность. Но пришлось смириться и жить с кляпом во рту. Хотя вместо писательства меня благословили вести дневник монастырской жизни. Поэтому сейчас «в столе» лежит готовая книга «Радуйся, когда тебе кости чистят». А за те два года из-за невысказанности внутри меня скопился некий запор, который сильно распирал меня изнутри. Это стало одной из причин, вытолкнувших меня из монастыря. И как только я переступила порог любимого Марко́ва, из меня тут же «выплеснулся» духовный сгусток в виде стихотворения «Бога человекам невозможно видеть» – монахи говорят, что сильная вещь. А следом прорвался «Плач блудной дщери», «Псалом 1»… в общем, Остапа понесло.

Словом, кто читал обе мои книги, то заметил, что они будто бы написаны разными людьми. Говорят, что после приобщения к Церкви человек сильно меняется – это и сказалось на стиле моего письма – к исходной лёгкости и воздушности присоединилась ещё и музыкальность.

Как к творчеству отнеслись ваши друзья, близкие? 

Мама не верила и говорила: «где ты видела, чтобы жёнки книги писали?». А тётя, которая внимательно следит за моим жизненным путём, сначала не верила, что я смогу защитить диссертацию и стать кандидатом наук – а я стала. Потом не поверила, что я буду иностранцев на Пинежье возить на вертолёте – но счет оказался 2:0 в мою пользу. Когда я ей заявила, что решила стать писателем, то она тут же сказала: «Верю, Аня, верю! Ведь ты всегда добиваешься всего, чего захочешь».

Была ли критика, осуждение со стороны? 

Критику я вообще-то сама выпрашиваю у читателей и ни за что не откажусь от дельных подсказок со стороны: «Таланты истинны на критику не злятся. Их повредить она не может красоты. Одни поддельные цветы дождя боятся!» (И.А.Крылов)

Вы когда-нибудь отчаивались стать хорошим писателем, или всегда верили в себя? 

Истинный писатель и отчаяние – это вещи несовместимые, как спорт и курение. Когда я осознала себя писателем, то почувствовала, что мне на плечи тихонечко подсел весь земной шарик – это  ответственность за всех людей, за душу всего человечества. Тут уже не до разделения на нации – ведь Бог любит всех: и африканцев, и американцев. Писатель – это не профессия – это миссия. Писатель в одной упряжке со священством и точно так же обязан тащить заблудшее, упрямо-сопротивляющееся стадо к Хозяину, Который спросит с каждого бумагомарателя: «ты куда это завёл овец моих, Сусанин?»

Словом, человек не может сам решить: «эврика! дай-ко я буду писателем!», нет, потому что это не профессия, которую можно выбрать самому, а миссия, которую тебе выберет Сам, это послушание свыше и ты будешь делать то, что скажут, а не что сам хочешь. Писатель – это лишь приёмник с антенной, он улавливает нано-сигналы с небес, обрабатывает их и передаёт на Землю в удобоваримом для творения образе. А если писатель впадает в отчаяние, то либо это лжеписатель, который натянул на себя чужой наряд, либо взял штангу не по силам.

Что вы пишете больше — прозу или стихи? 

Среди писателей бытует мнение, что если начал писать с поэзии, то впоследствии может, и будешь писать прозу. Но уж если начал с прозы, то поэзия – как бы осталась позади, к ней не возвращаются. Долго я не понимала, почему так, пока вдруг не начала писать духовные стихи. Словом, лирика – это первая, подготовительная ступенька к высокому творчеству. Проза – вторая, а духовные тексты (каноны, акафисты, молитвы) – третья. Но до третьей мало кто добирается, потому что это огроменный и неподъёмный молитвенный труд, проще сказать – это надо очень долго и даже с занудством выпрашивать у Бога. А теперь сравните с лирикой, которая сама по себе льётся – только успевай записывать. Над прозой же надо покорпеть, потрудиться чуток. Вывод прост – большинство людей попросту удовлетворяется халявой.

Хотя и у меня первой всё же была не проза, а афоризмы. В тяжелые для страны 90-е годы они выходили из меня оптом. Но тогда я не понимала, что их надо бы «коллекционировать»,  а потому множество их молнией прошло сквозь меня и кануло в лету. А те, что я успела записать, тоже сильно напугали меня, потому что нормальные люди афоризмы не пишут, следовательно, я – ненормальная. Тогда я задумалась, не пора ли мне в психушку, но для начала собрала их в книжку, распечатала в 5 экземплярах и раздала разным специалистам с условием – прочитать, сказать, что со мной происходит и уничтожить. От них я ждала подтверждения, мол, да, ты сумашедшая. Ответили двое: филолог сказал «ты так глубоко залезла в этимологию, что туда даже наука ещё не забиралась». А я со страхом подумала: «О, Боже, куда это я ещё залезла?», ведь я даже слов таких не слыхивала. Психолог же сказала: «я прочитала твои записочки, но выбрасывать их не буду, потому что они мне понравились. А когда ты станешь знаменитой, то я буду продавать твои записочки за бешеные бабки». Мы тогда посмеялись, и я, успокоившись на долгие 8 лет, совсем забыла о том, что когда-либо писала афоризмы. Думаю, сработал тот же метод – «выплакаться на бумагу».

Когда я готовила первую книгу к изданию, то материалов мне показалась маловато – ну, что такое девять рассказов? И я стала за уши притягивать всё, что более-менее подходило бы под название книги. Тогда-то я и вспомнила про афоризмы. Позвонила той моей знакомой и попросила сделать ксерокопию афоризмов. На что услышала в ответ: «Аг-а-а-а! Кажется, у меня появился первый покупатель».

Как выбираете темы для своих работ? 

Пишу о том, что вижу и слышу, а потому получается, что о сурянах и пинежанах.

Например, мне очень больно от того, что в Суре родилось два святых, а почитают только одного. О втором же никто ничего не слыхивал. Стала изучать судьбу забытого всеми преп. Сергия Малопинежского и наткнулась на тему для целого романа, а пока что написала «Сказ про то, как мужики одной северной деревни Русь тормошили». Когда «Ска́зу» придёт время «выстрелить», то все услышат, что есть ещё порох в пинежских деревнях-пороховницах, а Русь с любопытством оглянется в сторону Пинежья.

Или же, мне очень хотелось поговорить с дедом. Но как?, ведь он же погиб на войне. Тогда мне пришла идея прочитать воспоминания фронтовиков, которые участвовали в той же самой операции и в то же самое время, что и мой дед, но чудом выжили и написали об этом свои книги – так получился первый «пазл» – военная обстановка на поле боя. Вторым стал опрос пожилых сурян, которые во время войны были детьми – это прояснило картину отправки солдат с Пинежья на фронт глазами детей. Оказалось, что почти весь «дедов призыв» погиб одновременно, потому что они все «единым строем» оказались в огромном Волховском капкане. А ещё Зубкова А.П. доверила мне свои потрясающие детские воспоминания об отце-инвалиде, который вернулся в Суру с войны без ноги, в частности о том, как на фронте ему ампутировали ногу обычной пилой без анестезии. Этот третий «пазл» как бы позволил мне вернуть деда живым с войны и поговорить с ним. Все три «пазла» собрались в «картинку» под названием «Невыученный урок», а рассказчика я назвала Иваном Даниловичем – так звали моего погибшего деда. Кстати, не так давно в Суре при переносе списка погибших на фронте сурян со старого памятника на новый, имя моего деда бесследно исчезло – это ли не боль!?, а следовательно, и тема.

Вот ещё пример: с детства меня мучил вопрос – зачем люди уходят в монастырь?, чего они там делают? Чтобы разобраться в этом, я решила отправить туда свою героиню. Но как писать о том, о чем понятия не имеешь?! – фальшь же получится. Вот и пришлось мне самой пройти путём героини, понюхать предназначенного для неё пороху. И я очень благодарна Богу за то, что есть такие заведения, как монастыри, ибо как юноша уходит в армию пацаном, а возвращается мужчиной, так и монастырь, вбирая в себя заблудших и слепых «котят», выпускает «нашедшихся» – пристроенных под крыло Божие.

Ведь обычный человек уверен, что раз руки-ноги у него есть, а голова на месте, значит он – жив. Но вся беда в том, что это жестокий самообман. Человек даже не понимает, что слеп, что имеет глаза и не видит, а потому ерепенится: «ну, глаза же у меня есть, солнце вижу, значит – не слеп». И спокойнёхонько так паркуется в тупичёк своих иллюзий. Ну, как объяснить ему, что слеп-то он духовно? И ведь говорить-то бесполезно, потому что имеет уши, а не слышит. Наутро опять просыпается, видит – снег идёт, значит, я ещё жив. Отлично. И обратно в свой уютный тупичёк до скончания своего века. Пусть даже проживёт он 100 лет, но умрёт-то он всё равно слепым котёнком, а потому и рай не увидит. Страшно то, что нынешнего человека совершенно не волнует, что своей пассивной жизнью он приобретает себе путёвку в вечный ад.

А монастырь как раз таки и помогает открыть духовное зрение, ибо монастырь – это нашатырь – понюхаешь малость, и глаза увидят нечто, о чём раньше и не подозревал. Всем и каждому я бы советовала пройти через монастырь. Лично мне было бы полезнее вместо средней школы, где я долгих 10 лет валяла дурака, пройти лишь 2 года монастыря, где «дурак повалял меня» так, что я, слава Тебе, Боже! прозрела от дикой спячки самообмана. Теперь я очень жалею, что полжизни прожила вслепую, что ещё в юности не догадалась заскочить в монастырь лет так эдак на пяток.

Вид на Марково с высоты полета

Где черпаете вдохновение?
Вдохновение черпаю ковшом из пения Псалмов царя Давида.

Однажды старшая в монастыре сильно разозлилась на меня и сказала: «всё, давай проваливай в свой Архангельск и чтоб духу твоего здесь не было». А поскольку в монастыре послушание превыше всего, то я пошла туда, куда послали, т.е. за благословением ехать домой. Услышав, зачем я пришла, архимандрит удивился: «а что? разве в монастыре вся работа закончилась? Ну, если тебе делать нечего – иди и молись». Но я не умела молиться и наивно полагала, что молиться – это почитать что-то по бумажке, невнятно пошевелить губами, перекреститься и дородно давай! Поэтому решила, что то, что в руки попадёт, то и посылает мне Бог, то и буду читать. Это оказался Псалтирь. Открыв его, я поняла, что вообще ничего не понимаю, но решила не заморачиваться и ни во что не вникать, а просто тупо читать, ведь в послушании важно не «что и как читать», а просто «смириться и читать». До ужина было ещё долго, но я честно читала по слогам нечто непонятное мне, пока не прозвенел звонок на ужин. А потом с чистой совестью я отложила книгу в сторону, поела и пошла в келью отдыхать. Но отдохнуть мне не пришлось – начались чудеса: рука, словно в пляс пустилась, а душа запела ей многоголосьем. В тот вечер я написала «Сказочное прежбывалье». Этот текст я сразу же восприняла как  аванс от Бога, Который будто бы сказал: «если будешь молиться, то ещё не такие чудеса увидишь». Словом, музыкальность в моём слоге появилась именно в тот вечер и очень ярко проявилась в рассказе «Песнь Слову». С тех пор я охотно учу псалмы Давида наизусть, пою их каждый день, хотя до сих пор многое в них не понимаю, да и не заморачиваюсь – просто отчетливо ощущаю, что невидимым волшебным образом они меняют меня к лучшему.

Что для вас писательство? Что оно вам приносит, по вашему мнению?

До осознания себя писателем было время собирать камни, т.е. я была в беспросветном поиске себя и Бога. Сейчас же наступает время раздавать камни, т.е. я знаю, как находить ответы на интересующие меня вопросы, знаю, зачем живёт человек, чего хочет Бог и как им подружиться. Словом, я могу, нет!, я обязана помочь тем, кто ещё в пути, кто хочет найти себя и Бога – и отвечу всем ищущим на vk.com/myliin

Какое настроение преобладает в ваших работах? Почему? 

Однажды Л.В.Крутикова-Абрамова, прочитав мою первую книгу, сказала: «Анна, тебе надо быть не только молнией, но и радугой». Надеюсь, что второй книгой «Песнь Слову» мне удалось выполнить её завещание. Думаю, что первая моя «молния» разразилась потому, что я ещё не дружила с Богом. Теперь всё это давно уже в прошлом.

Много ли у вас знакомых писателей? 

Знакомства легко завязываются в студенческие годы, когда всё кругом интересно. Это как молодое деревце, которое  гнётся в любую сторону. А чем старше человек, тем сложнее «склонить» его к общению, тем более что у меня давно проявилась своя сильная склонность к уединению в моей любимой берлоге. Но я вовсе не прячусь ни от кого, нет, я просто люблю свою берлогу и охотно выползу из неё ко всем, кто ищет общения. Хотя сама я никогда и никому навязываться не буду.

Чего вы хотели бы пожелать писателям? 

Уважаемые авторы! Уважайте читателей!

Беседовал Андрей Холинов